Что она делала с этой информацией, Петька не знал. То есть, он знал, конечно, что информация попадает к партизанам, а они уже связываются с Центром. Но каким образом все это происходит, куда идет Анна, с кем говорит — это Петьку не касалось. На случай провала Анны или еще какого-нибудь незапланированного несчастья Петька знал, как связаться с партизанами. Но в этом аварийном способе связи пока не было особой необходимости.

   Так что за передачу информации Петька особенно не тревожился, а вот “якобы любовная связь” доставляла ему немало хлопот. Да и сама Анна ему не очень нравилась. Не так он представлял себе моральный облик настоящей разведчицы.

   В первый же вечер, когда Петька необдуманно сообщил ей, что свободен до утра, и, передав сведения, собрался уходить, Анна остановила его, уговаривая остаться на ночь.

   — Это же будет выглядеть подозрительно: у тебя была возможность провести ночь с любимой женщиной, а ты ею не воспользовался, — убеждала она.

   Может, Петька и прислушался бы к совету Анны, но ее глаза смотрели издевательски лукаво — так ему казалось, и Петька сердито буркнул:

   — Не вижу тут ничего подозрительного.

   Но его новые “сослуживцы” рассуждали действительно так, как предсказала Анна. Петьке пришлось ответить на множество насмешливых вопросов и выслушать немало всевозможных сочувственных догадок. В следующий раз Петька решил остаться. Естественно, он заявил, что ляжет на диване в гостиной.

   — Да ты что! — ахнула Анна. — А что если кто-нибудь придет?

   — К тебе часто приходят ночью? — поинтересовался Петька.

   — Нет, но все может быть, — серьезно сказала она.

   Петька, злясь и на себя, и на Анну, и на ту глупейшую ситуацию, в которой он оказался, разделся и лег на кровать в небольшой спаленке. На ее кровать! Анна легла рядом. Петька почувствовал, как ее рука нежно дотронулась до его макушки. Он подскочил, как ужаленный:

   — Не трогай меня! У меня жена есть!

   — Глупый ты, Петька, — вздохнула Анна. — Не отбираю я тебя у твоей жены.

   В ее голосе Петьке послышалось что-то материнское, и он слегка устыдился. Но виду не подал, отодвинулся на самый край кровати и укрылся одеялом с головой.

   Под утро раздался громкий стук в дверь. Анна, накинув платок, пошла открывать. В дом ввалились двое Петькиных “сослуживцев”, уверяя, что его срочно вызывают в штаб. “Сослуживцы” с интересом оглядывались по сторонам, отпуская шуточки, как им казалось, наиболее уместные в столь щекотливой ситуации. Петька быстро одевался, радуясь, что Анна оказалась такой предусмотрительной. Вот бы они увидели Петьку, спящего на диване...

   Петька, в знак благодарности, даже чмокнул ее в щеку на прощанье.

   Хотя Петька и вынужден был признать, что в своем стремлении как можно достовернее изображать их “любовную связь” Анна была права, все же она порой переходила всякие границы. Ну, зачем строить ему глазки, когда они наедине? Ведь никто же не видит. Зачем гладить его по голове, когда они лежат в постели?! Ночи, которые Петьке приходилось проводить у Анны, требовали от него большего нервного напряжения, чем дни среди офицеров вражеского штаба. Поэтому Петька искренне считал, что со связной ему не повезло.

   Анна торопливо шла по заснеженной улице, когда увидела, что какой-то солдат тащит упирающегося мальчишку. В мальчишке она узнала своего бывшего ученика Диму Королькова, которого вся деревня звала просто Митькой.

   — Куда вы его ведете? — строго спросила она у солдата.

   Услышав родную речь, солдат благосклонно объяснил, что этот мальчишка — партизан, расклеивал листовки. Господин офицер приказал поймать тех, кто подрывает авторитет могущественной армии.

   — И что с ним будет? — беспокойно поинтересовалась Анна, предчувствуя страшный ответ.

   — Не знаю. Господин офицер скажет. Наверное, расстрел, — и солдат снова поволок малолетнего партизана, который безуспешно пытался вырваться.

   Анна пошла за ними. На крыльцо школы вышел высокий холеный офицер. Солдат, разгоряченный возней с мальчишкой, начал объяснять, что преступник, наконец, пойман, указывая при этом на Митьку. Офицер смотрел на них с легкой брезгливостью. У него был такой вид, словно ему все осточертело и он смертельно устал от жизни. Офицер пожал плечами и что-то негромко сказал сквозь зубы. Митька съежился. Солдат дернул его за руку и потащил к забору.

   — Подождите! — воскликнула Анна. — Господин офицер, минуточку!

   Он взглянул на нее с легким удивлением.

   “Это, наверное, и есть та женщина, о которой мне уже прожужжали все уши.” Рудольф каждый день слышал трепотню о замечательных вечерах, которые проводили его коллеги в обществе какой-то необыкновенно притягательной местной жительницы. Впрочем, его это ничуть не интересовало, и еще никто не смог его уговорить посетить одну из этих вечеринок. Рудольф был твердо уверен в том, что хорошо знает женщин и ни одна не достойна его особого внимания. Тем более такая, которая нравится всем. Рудольф считал, что обладает особенным изысканным вкусом и ему не может нравиться то, что нравится толпе.

   Анна подошла к нему.

   — Господин офицер, я прошу вас, — она умоляюще смотрела в его глаза. — Этот мальчик — не партизан, он просто маленький глупый мальчишка. Все мальчики читают книжки, где герои совершают какие-то дерзкие поступки. Он просто начитался глупых книжек. Он еще сам не понимает, что делает.

   — Я в этом глубоко сомневаюсь, — сухо произнес Рудольф. — Он прекрасно понимает, что делает. Вы только взгляните на него. Это же настоящий звереныш.

   Анна машинально оглянулась — Митька смотрел на них злыми глазами.

   — Господин офицер, я прошу вас, отпустите мальчика.

   От ее странного взгляда Рудольф ощутил легкое волнение — чувство, которое он давно не испытывал.

   — Почему вы так заинтересованы в этом мальчишке? — раздраженно поинтересовался Рудольф. Эта женщина имела какую-то власть над ним, и ему это не нравилось. — Он что, ваш родственник?

   — Он мой бывший ученик, — мягко улыбнувшись, ответила Анна.

   Рудольф молча пожал плечами.

   — Может быть, вы придете ко мне, сегодня вечером, — все так же мягко улыбаясь, предложила она.

   Рудольф внимательно посмотрел на нее. Ее глаза обещали ему все. Он всегда с презрением относился к легкомысленным женщинам. Но здесь было что-то другое. В этой женщине было что-то настоящее. В ее глазах он не увидел ни кокетства, ни лукавства, только одно огромное чувство. Какое — он не мог понять.

   “Да черт с ним, с этим мальчишкой”, — вдруг подумал Рудольф и сделал знак солдату отпустить Митьку.

   — Кто тебя просил! — заорал оскорбленный Митька, уже готовый героически погибнуть. Если бы его спасли свои, партизаны, он бы, конечно, не возражал. Но то, что за него вступилась эта шлюха, задело его до глубины души.

   — Шлюха! — крикнул он Анне, уверенный что теперь-то его уж точно не выпустят.

   Но она лишь грустно улыбнулась.

   Рудольф не понимал слов, которые выкрикивал Митька, но по его тону догадался.

   — Вот вам благодарность, — насмешливо сказал он Анне.

   — Он просто маленький, глупый мальчишка, — все с той же мягкой улыбкой ответила она.

   — Я жду вас вечером, — добавила Анна, глядя на Рудольфа как на старого доброго знакомого.

   Он молча кивнул, еще не зная, воспользуется ли ее приглашением.

   Но вечером, обнаружив, что все дела на сегодня закончены, а впереди — остаток вечера, который надо как-то провести, Рудольф решил для разнообразия посетить дом этой женщины. Впрочем, он не очень обольщался на этот счет: шумная вечеринка, буйное веселье, раскрасневшаяся хозяйка и он, угрюмый, молчаливый, сидит в углу и портит всем настроение своим усталым, мрачным видом. Хозяйка, конечно, будет изо всех сил пытаться его растормошить и приставать к нему с глупейшими вопросами:

   — Вам здесь не нравится? Почему вы такой грустный? Бросьте хмуриться, пойдемте потанцуем!

   Рудольф поморщился. Может, не стоит туда тащиться? Но, рассудив, что в любой момент он может уйти, Рудольф все же направился к дому Анны.

   — Добрый вечер! Я так рада, что вы пришли, — ее взгляд был добрым, серьезным и немного уставшим. Но Рудольф тут же поверил, что она ему действительно рада.

   В доме не было ни прихожей, ни коридорчика. Перешагнув порог, Рудольф сразу оказался в комнате, где собрались гости. Он заметил удивленные и довольные взгляды своих коллег, словно говоривших: “Ага, пришел все-таки!”, но его это ничуть не задело. Рудольф спокойно разделся и, поприветствовав всю компанию, устроился в углу большого старого дивана.

   “Не бордель”, — определил Рудольф. Хотя вечеринка была в самом разгаре, не было слышно безудержного хохота и громких пьяных возгласов. В доме царила атмосфера сдержанного веселья, гости оживленно разговаривали друг с другом, негромко звучала приятная музыка. Многие сидели за столом, и Рудольф, приглашенный хозяйкой, тоже к ним присоединился. Он с удивлением обнаружил, что хочет есть — обычно по вечерам он не чувствовал ничего, кроме смертельной усталости. Но атмосфера, царившая здесь, расслабляла и успокаивала. Рудольф понял, почему его коллеги стремились проводить здесь каждый свободный вечер, и подумал, что, пожалуй, завтра утром он, впервые за много лет, проснется без головной боли.

   Кто-то снял иглу с пластинки и попросил хозяйку что-нибудь спеть. Анна, улыбнувшись, не ломаясь и не кокетничая, села за фортепиано и, аккомпанируя себе, запела песню, знакомую Рудольфу с детства. У нее был приятный, звучный голос. Рудольф чувствовал, что мыслями он уносится в то далекое прошлое, когда он был еще ребенком. Неужели это когда-то было?..

   Аплодисменты вернули его к действительности. Больше всего Рудольфа удивляло, что его коллеги с удовольствием слушают серьезную музыку и вполне пристойно себя ведут. Раньше ему казалось, что хозяйка дома, чтобы угодить им, должна непременно, задрав юбку, лихо отплясывать на столе среди бутылок. Но Рудольф даже на секунду не смог бы представить себе Анну, вытворяющую нечто подобное. В присутствии этой женщины каждому хотелось стать немного лучше, чем он есть на самом деле. Рудольф отметил, что она необыкновенно красива. Нет, она не была гордой красавицей, вслед которой оборачиваются мужчины. Нежная, женственная, с лицом, возможно, не очень красивым, но озаренным добрым внутренним светом — она казалась прекрасной. Рудольф, с некоторым неудовольствием для себя, вынужден был признать, что его коллеги обладают неплохим вкусом.

   Гости начали расходиться, но Рудольф, снова усевшись на старый диван, не торопился. Ему давно уже не было так хорошо и спокойно, как сегодня, и он хотел продлить эти минуты душевного покоя. Последний из гостей, долго топтавшийся у двери, был, наконец, выдворен хозяйкой в морозную ночь. Анна, с трудом отделавшись от Петьки, присела на диван рядом с Рудольфом. Она ласково провела рукой по его волосам и нежно поцеловала. Рудольфу показалось это чем-то вполне естественным, как будто он знал ее уже много лет. Ему с трудом верилось в то, что сегодня он увидел ее впервые. “Ах, да... мальчик, она же обещала”, — подумал Рудольф и тут же понял, что мальчик здесь не при чем.

   ...Не то, чтобы он, наконец, нашел женщину, которую искал. Нет, он давно уже ничего и никого не искал. Не то, чтобы он нашел женщину. Ему казалось, что он нашел себя, какую-то часть себя, без которой не находил покоя. Он чувствовал, как от нежной ласки уходит усталость, и вдруг ощутил внезапную вспышку страсти. А потом понял, как дорога ему эта женщина, которая еще вчера была чужой.

   Утром Рудольф, впервые за многие годы, проснувшись, не почувствовал тупой головной боли. Анна спала рядом. Он почему-то был рад тому, что она еще в постели, рядом с ним, а не хозяйничает на кухне, одетая и причесанная. Впрочем, Анна все же успела накормить его завтраком и нежно поцеловала на прощанье. Ее глаза сияли спокойным счастьем, словно она знала, что любимый ею человек вернется и так будет всегда.

   Рудольф сказал Анне, хотя она ни о чем его не спрашивала:

   — Сегодня вечером я, наверное, буду занят. Завтра, если освобожусь, приду.

   Она мягко улыбнулась и кивнула.

   — Ты с ума сошла! Что ты себе позволяешь! — возмущался Петька, примчавшийся раньше всех гостей, чтобы высказать Анне все, что он о ней думает. — Из-за какого-то мальчишки подвергать риску всю организацию!

   — Чего стоит организация, которая не в состоянии спасти жизнь одного мальчишки! — резко ответила Анна.

   Петька, потрясенный ее резким тоном и образом мышления, несколько минут молчал, вдыхая и выдыхая воздух. Наконец, вдохнув очередную порцию, медленно сказал:

   — Я всегда был невысокого мнения о твоем моральном облике, но такого бесстыдства не ожидал. Я доложу о твоем поведении в Центр.

   — Пожалуйста, — улыбнулась Анна. — Это — твое право. — И лукаво добавила:

   — Надеюсь, ты не ждешь, что Центр немедленно подыщет мне замену?

   Петька строго прищурился. Он терпеть не мог, когда она с ним кокетничала, но не выдержал, хмыкнул. Представил: приходят его “сослуживцы” в гости, им навстречу выходит незнакомая женщина и объявляет: “ С сегодняшнего дня Анной буду я!”

   Анна, уловив перемену в Петькином настроении, примиряюще сказала:

   — Ты же сам говорил, что через руки Рудольфа проходит секретнейшая информация, к которой у тебя нет доступа.

   — Ты что, всерьез думаешь, что он в постели начнет разбалтывать эту информацию?! — презрительно спросил Петька.

   — Все может быть, — задумчиво произнесла Анна, но по ее счастливым глазам было видно, что секретнейшая информация ее сейчас мало интересует.

   Петька еще больше укрепился в своем мнении, что со связной ему не повезло.

   Хотя... может, и правда, Рудольф ей что-нибудь да скажет. Ведь говорят же его коллеги о делах во время вечеринок. Петька и сам не ожидал, что так выйдет с этими вечеринками. Никто их не планировал.

   Просто однажды один из его новых “приятелей” увязался за ним. Он имел довольно высокий чин, и Петьке не хотелось, чтобы у них возникли какие-то разногласия. Скрепя сердце, он согласился, изобразив радость по поводу того, что проведет вечер с таким замечательным человеком.

   Анна встретила их приветливо, не показывая, что ее удивил визит нежданного гостя. Они разговорились. Петька обнаружил, что Анна прекрасно знает язык. Вскоре, к Петькиному изумлению, его “приятель”, воодушевленный знакомством с “восхитительной женщиной”, уже читал стихи. Петька всегда считал его надутым индюком, который думает только о том, чтобы набить себе брюхо. Он никогда бы не заподозрил в этом толстом пивном бочонке тяги к поэзии. Анна мило улыбалась и вела себя, по Петькиному мнению, на редкость прилично. Правда, женское лукавство иногда мелькало в ее глазах, но “пивному бочонку”, в отличие от сурового Петьки, это очень даже нравилось.

   Петькин “приятель” расхвалил всем Анну, и в следующий раз Петька пришел уже с целой компанией. Возможности предупредить Анну у него не было. К счастью, она не растерялась. Наоборот, как показалось Петьке, обрадовалась и оживилась.

   Анна сумела создать на своих вечеринках доверительную атмосферу, располагающую к откровенным разговорам. Петькины коллеги быстро освоились и иногда вели между собой беседы, представляющие немалый интерес для разведчиков, которые чутко улавливали важную информацию, краем уха прислушиваясь к таким разговорам. Вечеринки очень помогали Петьке. Нельзя сказать, чтобы в штабе ему не доверяли. Но особым доверием он тоже не пользовался. Он занимал одну из низших должностей и, разумеется, не имел доступа к секретным сведениям, с которыми работали офицеры, известные руководству еще по совместной работе в родной стране. Конечно, к кое-каким данным Петька все же имел доступ, но важнейшую информацию приходилось собирать по крохам — из обрывков разговоров, “случайно” им услышанных. Теперь он получил возможность сопоставлять обрывки разговоров, услышанных в штабе с информацией, полученной во время вечеринок. Дело пошло быстрей. Теперь Петька мог воссоздать общую картину надвигающихся событий.

   Петька рассудил, что, если его коллеги, потеряв бдительность, спокойно обсуждают на вечеринках деловые вопросы, почему бы и Рудольфу не сказать что-нибудь, представляющее интерес для разведки? Эта мысль немного примирила Петьку с возмутительным поведением своей связной, хотя в глубине души он не находил оправдания ее отвратительному поступку.

   Рудольф неожиданно остановил его в коридоре. Петька насторожился — Рудольф был не очень общительным, а Петьке он обычно лишь надменно кивал в ответ на Петькино приветствие.

   — Послушайте, Крамер, — начал Рудольф, глядя на него в упор. — Я знаю, вы продолжаете ходить к этой женщине. Вы понимаете, о ком я говорю. Что вы там делаете?

   “Следил! — мелькнула у Петьки неприятная мысль. — Но почему?” И вдруг Петька, к своему удивлению, увидел в глазах Рудольфа нормальное человеческое чувство — ревность.

   — Она мне нравится, — медленно произнес Петька, внимательно следя за реакцией Рудольфа. — Я пытался возобновить наши отношения. Но она не захотела... А что хожу... Я все еще на что-то надеюсь, знаете. И потом, в этом медвежьем углу не такой уж большой выбор, — улыбнулся Петька.

   Рудольф удовлетворился его ответом и отошел от него.

   “Он что, любит ее?” — недоумевал Петька. В это трудно было поверить. Петька всегда считал, что Рудольф вообще не способен кого-нибудь любить, даже свою жену. Что тут говорить о женщине другой национальности. Нет, Рудольф совершенно не походил на человека, способного всерьез увлечься местной жительницей. Петька из осторожности решил не приходить к Анне в одиночку, а лишь за компанию с другими. В том, что он все равно сумеет передавать Анне информацию, Петька не сомневался. Зато он все время будет на виду, и это снимет с них все подозрения, если они уже у кого-то возникли.

   Работы было много, и Рудольф засиделся допоздна, составляя секретные поручения на основе недавно поступивших сведений. Несмотря на то, что уже наступила ночь, он решил пойти к Анне, подумав, что вряд ли она рассердится за столь поздний визит.

   Едва переступив порог ее дома, Рудольф понял, что, пожалуй, он зря сюда пришел. На улице морозный воздух еще как-то поддерживал его, но здесь, в тепле, Рудольф вдруг ощутил неимоверную усталость и сильнейшую головную боль. “Надо было идти к себе и сразу лечь”, — запоздало подумал он.

   Рудольф все же разделся и сел на стул, морщась от боли и чувствуя, что он не в состоянии вести непринужденный разговор с любимой женщиной.

   Но любимая женщина сама обо всем догадалась. Анна тихо подошла к нему и начала осторожно массировать его виски легкими круговыми движениями.

   — Закрой глаза, — негромко сказала она Рудольфу.

   Он с удовольствием послушался.

   — Теперь представь себе море: теплое зеленое море, теплые зеленые волны, — медленно говорила Анна. — И мартышка. Маленькая симпатичная мартышка качается на волнах, туда-сюда, туда-сюда. Лучше? — осторожно спросила она.

   — Нет, — честно ответил Рудольф, не открывая глаз.

   — Ты, наверное, и не пытаешься представить мартышку, — огорчилась Анна. — Ну, вот что ты сейчас видишь?

   — Четыре двойки, — усмехнулся Рудольф, открывая глаза, чтобы, наконец, избавиться от навязчивой картины.

   — Какие двойки? — Анна постаралась, чтобы ее вопрос прозвучал как можно естественнее. Просто так спросила, легко, непринужденно. Когда человек говорит загадками, обязательно возникают вопросы. Анна поняла, о чем говорит Рудольф, но если ничего не спрашивать, это будет выглядеть намного подозрительнее.

   В глубине души затаился страх: сейчас Рудольф объяснит ей, что значит “ четыре двойки” , потом поймет, что сказал лишнее, станет следить за ней, проверять, анализировать. Но Рудольф не стал ничего объяснять. Просто отмахнулся:

   — Так, ничего особенного, — и снова устало закрыл глаза.

   Анна умело, легкими движениями рук продолжала массировать его голову и думала, думала. “ Почему он сказал?.. А вдруг проверяет?.. Но почему? По-моему, я не вызываю подозрений. Объяснять ничего не стал. Это хорошо... Значит, не подозревает. Или подозревает, но обоих: и меня, и Петю. Нет, не может быть... Все может быть, — сердито сказала она себе. — Все... Но почему двойки? Петя называл другое время. Почему двойки?“

   — Почему двойки? — напряженно размышляя, повторил Петька.

   Но он повторил это уже после того, как оправился от шока, вызванного сообщением Анны, что срочную информацию она еще не передала.

   Петька нарочно пришел к концу вечеринки, чтобы его задержка показалась не особенно подозрительной. Он с видом изголодавшегося человека, давясь, уплетал вареный картофель и мысленно уговаривал гостей побыстрее расходиться. К счастью, Рудольфа среди них не было. Иначе Петька не смог бы спросить у Анны, все ли в порядке и попала ли информация в нужные руки. Не будет же он при посторонних бросать ей многозначительные вопросительные взгляды. Анна вышла проводить последних гостей до калитки. Ей хотелось быть уверенной в том, что они действительно пойдут к себе, а не станут подслушивать под окнами. Петька с набитым ртом попрощался с уходящими гостями, делая вид, что в данный момент его интересует только еда, но едва за ними закрылась дверь, тут же встал из-за стола.

   — Ну, что, все в порядке? — спросил он у Анны, когда она вернулась, не сомневаясь в ответе. Он уже собирался уходить.

   — Нет, — спокойно ответила она. — Я еще не передала информацию.

   У Петьки глаза полезли на лоб, и он побелел от гнева:

   — Ты. Понимаешь. Что. Это. Срочная. Информация? — грозным шепотом произнес он, отчеканивая каждое слово. — Ты понимаешь, что время идет?

   — Да, — снова спокойно кивнула Анна. — Но у меня есть новости. Рудольф назвал вчера совсем другое время.

   — Рудольф назвал тебе время? — недоверчиво спросил Петька.

   — Он не объяснял, конечно, что это — время прохождения состава, но я уверена, что он имел в виду именно это.

   — Хотел бы я знать, на чем основывается твоя уверенность, — сквозь зубы спросил все еще злой Петька.

   — Ты же сам говорил, что сейчас самая важная операция, которую они хотят осуществить в ближайшее время — это обеспечить благополучное прохождение состава на этом отрезке пути. А Рудольф обычно занимается очень важными и секретными делами.

   Петька пожал плечами:

   — Он может заниматься чем угодно. И какое время он назвал?

   — Он сказал так: четыре двойки. 22.22.

   — Ерунда, — убежденно сказал Петька. — Это — не время. Это что-то другое.

   Он немного подумал, затем потребовал:

   — Расскажи, при каких обстоятельствах он это сказал.

   Петька запасся мужеством и терпением, приготовившись слушать рассказ с интимными подробностями, но, услышав о мартышке, простонал:

   — Какая еще к черту мартышка?!

   — В море, — спокойно повторила Анна. — А он ответил, что вместо мартышки видит четыре двойки. А когда я спросила, что это означает, не стал ничего объяснять.

   — Почему двойки? — напряженно размышлял Петька. — Если это все-таки время, то это выглядит как-то странно. Почему двадцать две минуты?

   В том документе, в который Петьке краем глаза удалось заглянуть, стояло вполне нормальное время прохождения состава через их станцию: 01.30.

   — Если бы хоть двадцать пять минут, а то двадцать две, — продолжал он размышлять вслух.

   — Не понимаю, чем двадцать две минуты хуже, чем двадцать пять, — пожала плечами Анна.

   — Ты серьезно? — внимательно посмотрел на нее Петька.

   — Серьезно! Они очень пунктуальны, любят точность.

   В ее доводах было что-то убедительное. Кроме того, Петьку смущал тот факт, что документ довольно секретного содержания остался лежать на столе для всеобщего обозрения. Возможно эти “четыре двойки” и не время прохождения состава, а что-то другое, но и временем это тоже могло быть. В этом Петька уже был согласен с Анной.

   — Ты права, — медленно произнес он, — возможно, Рудольф назвал тебе именно время прохождения состава. Ты правильно сделала, что не передала информацию.

   — Что будем передавать? — облегченно вздохнув, спросила Анна и, улыбнувшись, добавила: — Четыре двойки?

   — Ничего не будем передавать, — решительно объявил Петька. — Скорей всего, это — проверка. Старый трюк: чтобы выяснить источник утечки информации, разным людям подсовывают одинаковую информацию, но с разными цифрами — и ждут результата. И сейчас им найти разведчика проще простого: в какое время рванет...

   — А если этот состав действительно существует? Если он попадет на фронт? Состав с новейшей техникой, новейшим оружием? Ты представляешь, сколько людей погибнет?

   — Если он вообще существует, — прервал Петька ее возмущенные возгласы.

   — Я думаю, Рудольф не проверял меня, а сказал то, что думал, — уже спокойнее сказала Анна.

   — Если он вообще назвал время, — слегка насмешливо произнес Петька и тут же вздохнул: слишком много было “если”.

   — Ты пойми, — уже серьезным тоном принялся он объяснять Анне. — Если этого состава не существует, а мы дадим о нем информацию партизанам, это — провал. Если он существует, а мы не дадим информацию, это, конечно, плохо, но мы останемся вне подозрения, чтобы продолжать нашу работу.

   — В чем же будет заключаться наша дальнейшая работа, если по нашей вине погибнет множество людей? — тихо спросила Анна.

   Петька слегка поморщился. Не так она ставила вопрос, не так.

   — Да, мы пропустим один состав, — сказал Петька, досадуя, что приходится терять время, разъясняя элементарные вещи. — Но, оставшись на своих местах, мы сможем предотвратить прохождение еще десяти таких же составов. Десять ведь больше чем один, правда?

   Анна молча кивнула, но по ее глазам Петька видел, что она с ним не согласна.

   — Ты не умеешь мыслить масштабно. В этом твой главный недостаток, — сурово произнес Петька.

   — Петька, Петька, — вздохнула Анна. — Когда-нибудь люди поймут, как много горя приносит масштабное мышление.

   Ее слова Петьке очень не понравились. Что-то было в них крамольное, чужое. Но все его мысли были заняты конкретной задачей, которую нужно было обязательно решить и решить правильно, поэтому спорить он не стал.

   Петька не исключал возможности и той версии, что секретный документ, в котором предписывалось организовать усиленную охрану в целях благополучного прохождения состава с новейшей техникой на данном отрезке пути, мог иметь два варианта. В одном варианте указывалось настоящее время прохождения поезда через определенный пункт, в данном случае — станцию, и этот вариант был строго засекречен, а другой вариант — с вымышленным временем — был предназначен, так сказать, для широкого пользования. Возможно, руководство штаба уже почувствовало утечку информации и решило таким образом подстраховаться и, заодно, проверить свои подозрения. Чем больше Петька размышлял, тем больше склонялся к этой версии. Неплохо было бы, конечно, еще как-то проверить, чтобы быть совершенно уверенным. Но времени на это уже не было. Придется рисковать. Кое в чем Анна все же была права. Если этот состав пройдет на фронт, их за это по головке не погладят.

   “Если этот проклятый состав вообще существует.”

   Товарищ Николай был радостно возбужден. Наконец-то, его ребята дождались настоящего дела. И какого! Состав с новейшей техникой, усиленная охрана. Два состава идут почти друг за другом — первый — пустой, второй — с новым оружием. Вдоль железной дороги на протяжении нескольких километров будут стоять автоматчики.

   “Ишь ты, придумали, — презрительно хмыкнул товарищ Николай. — Двадцать две минуты. Ничего, мы покажем этим сволочам, на что способны наши орлы!”

   Ровно в 22.22 идущий на фронт состав с новейшим оружием взлетел в воздух.

   Вышестоящее начальство вызвало Рудольфа, чтобы выслушать его соображения по этому поводу.

   Рудольф был твердо уверен, что среди офицеров штаба ни один не работает на вражескую разведку. Он немало времени посвятил тому, чтобы изучить нравы противника, и точно знал, что их разведчики не пьют, а разведчицы не ложатся в постель.

   Многие офицеры были знакомы Рудольфу еще по работе в родной стране, в поле подозрения попали лишь те, кто пришел в штаб уже здесь, на захваченной территории. Отчасти по поручению руководства, а порой и по собственной инициативе, Рудольф устраивал им проверку. Но все подозреваемые были не дураки выпить и вскоре заплетающимися языками начинали нести какую-то чушь. “Нет, он не может быть ИХ разведчиком”, — думал Рудольф, с нескрываемой брезгливостью наблюдая за очередным сотрудником штаба, напившимся до поросячьего визга. Рудольф так и доложил вышестоящему начальству.

   — Если это действительно так, — сказали Рудольфу, — то остается лишь предположить, что вы каким-то неизвестным способом связались с партизанами и сообщили им время прохождения состава.

   Рудольф решил, что это — не очень удачная шутка и спокойно возразил:

   — Возможно, это не часовой механизм. Бомба могла взорваться от тяжести проходящего состава.

   — Но первый, пустой, состав прошел благополучно!

   — Возможно, это просто совпадение, — равнодушно пожал плечами Рудольф.

   — Возможно, — многозначительно сказало начальство.

   Рудольф помнил, что сказал тогда Анне “четыре двойки”, но этих двух слов явно недостаточно, чтобы пустить состав под откос. Если только предположить, что Анна узнала о составе от кого-то другого, то она могла сопоставить, сделать определенные выводы. Но Рудольф только что доложил начальству, что ни один из офицеров штаба не является вражеским разведчиком... Она могла подслушать разговор на одной из своих вечеринок. Рудольф уже заметил, что на этих вечеринках его коллеги иногда ведут слишком откровенные беседы. А она прекрасно знает язык. Она умна. Нет, это ей как-то не подходит. Нельзя сказать, что она дура, но это слово тоже не для нее. Оно слишком мужское. Анна так женственна... Интуиция. Рудольф обрадовался, что наконец нашел нужное слово. У нее сильно развита интуиция. Она точно угадывает настроение и состояние собеседника и располагает его к себе. Но, если бы она была связана с партизанами, она, пожалуй, старалась бы скрывать свой ум, свое знание языка, свое прекрасное образование. Если бы она действительно была разведчицей, она пыталась бы выглядеть пустой, легкомысленной хохотушкой. Чтобы не вызывать подозрений. Но тогда его коллеги не стали бы вести в ее доме серьезные деловые разговоры... Рудольф вспомнил их первую встречу, мальчишку, за которого она заступилась. Нет, пожалуй, для разведчицы она слишком неосторожна... А для обычной женщины она слишком необыкновенна... Рудольф вдруг поймал себя на мысли, что уже в течение нескольких минут подозревает Анну в связи с партизанами. Подозревать ЕЕ! Это показалось ему таким же нелепым, как подозревать себя. Он вспомнил ее счастливые глаза, ее улыбку. Рудольфу захотелось бросить все свои чрезвычайно срочные, очень важные, сверхсекретные документы и пойти к ней. Но он пошел в свой кабинет и занялся делами.

   На фронте назревали большие события, штабисты были загружены работой, и у Рудольфа в течение нескольких дней не было возможности увидеть Анну.

   Временами ему начинало казаться, что она уже забыла о его существовании. Рудольф, всегда гордившийся своей способностью здраво и трезво рассуждать в любых, даже очень сложных ситуациях, не находил логики в своих мыслях:

   “Я был для нее лишь источником информации. Она взорвала состав, и я ей уже не нужен.   ”

   “Я так долго не прихожу. Она, наверное, решила, что я ее бросил.”

   “У меня нет времени, чтобы к ней ходить, а у некоторых офицеров работы намного меньше. Она уже нашла кого-нибудь другого.”

   Такой полный разнобой в своих собственных мыслях Рудольф объяснял усталостью и почти не проходящей головной болью. Он много работал, мало спал, мучила бессонница. Даже самому себе он не мог признаться, что эти странные, лишенные логики мысли вызваны любовью к этой женщине. Все-таки, через несколько дней Рудольф уже начал забывать, какая она на самом деле, и, хотя чувство к ней осталось прежним, он начал думать об Анне как о самой обыкновенной женщине. Рудольфу уже казалось, что “ счастливые глаза” ему просто померещились: Анна пытается как-то выжить в это нелегкое для нее время, вот и устраивает вечеринки, зазывает к себе офицеров. Все они приносят что-нибудь съестное, например, консервы. И сами едят, и ее кормят. Рудольфу почему-то раньше не приходило в голову, что лишь он один заявляется к Анне с пустыми руками. Да, он, пожалуй, не очень выгодный любовник... Не удивительно, что она найдет кого-нибудь более сообразительного, хотя бы того же Крамера.

   В глубине души Рудольф во все это не верил, но кое-какие сомнения у него все-таки появились. Он с нетерпением ждал удобного момента, чтобы наведаться к Анне.

   Момент был не очень удобный, но Рудольф все же решил, что может ненадолго отлучиться. Работы еще было много, а до общего собрания, назначенного на семь часов вечера, оставалось меньше часа. Собрание, скорей всего, затянется надолго, поэтому раньше полуночи Рудольф вряд ли управится со своими делами. Значит, снова не увидит Анну. Каждый день, прожитый без нее, казался Рудольфу безвозвратно потерянным. Поэтому, отложив в сторону документы, Рудольф решительно вышел из кабинета и отправился к женщине, которая занимала все его мысли.

   Анна так обрадовалась его приходу, что Рудольф тут же устыдился всех своих сомнений и подозрений.

   — Я знала, что ты придешь, — несколько раз повторила она.

   — Откуда? — улыбнулся Рудольф.

   — Я чувствовала, — серьезно ответила Анна.

   Он сразу предупредил, что времени у него мало — торопится на собрание. Анна понимающе закивала головой, но все-таки решила его покормить. Пока она собирала на стол, Рудольф с запоздалым раскаянием подумал, что опять ничего не принес. Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения — он видел, что Анна искренне ему рада.

   Рудольф неторопливо пил чай, время от времени поглядывая на старинные стенные часы. Они всегда привлекали его внимание своим немного необычным видом. Кроме того, они всегда шли с точностью до минуты. До начала собрания оставалось пятнадцать минут. Отсюда до штаба — пять минут ходьбы. Рудольф подумал, что может позволить себе еще пять минут провести в обществе любимой женщины. Странно, что у него еще остается немного времени. Или здесь, в ее доме, время замедлило свой ход, чтобы дать ему возможность спокойно отдохнуть? Внезапно мелькнула неприятная мысль, которую он даже до конца не осознал. Рудольф взглянул на свои наручные часы и замер: собрание должно начаться через две минуты! Он быстро вскочил и начал одеваться. Ее часы отстают! Случайно или нарочно — сейчас ему некогда было это выяснять. За две минуты он бегом добежит до штаба. Все равно немного опоздает. Эта мысль не доставляла ему особого удовольствия. Как ни торопился Рудольф, он почувствовал какую-то напряженную атмосферу: Анна молча смотрела, как он одевается. У нее был такой вид, словно она хочет сказать ему что-то очень важное, но не решается. Рудольф еще раз взглянул на часы — одна минута уже прошла. Он опоздает минут на пять, если не на больше. Непростительный дисциплинарный проступок для офицера штаба. Рудольф взялся за дверную ручку и тут услышал, как Анна в отчаянии прошептала его имя. Этот шепот прозвучал для него громче самого громкого крика. Рудольф замер, держась за дверную ручку, не решаясь ни открыть дверь, ни оглянуться. Он понял, что ему угрожает какая-то опасность. Но какая? И где?

   Раздался взрыв, от которого вылетели стекла из окон. Послышались выстрелы, громкие крики, снова взрывы. Рудольф медленно обернулся. Анна сидела за столом, обхватив голову руками. Он понял, что его подозрения были вовсе не такими уж нелепыми: эта женщина действительно была связана с партизанами. Еще он понял, что сейчас она спасла ему жизнь.

   Рудольф, не раздеваясь, прошел к столу и сел рядом с ней. Наверное, надо было что-то крикнуть, выхватить пистолет, броситься в пекло разгоревшегося боя, чтобы защитить честь мундира. Рудольф сидел молча, неподвижно. Послышались чьи-то быстрые шаги. В дом влетел запыхавшийся Петька и, остановившись на пороге, слегка присвистнул.

   “Этого еще не хватало!”

   Неплохо было бы связать этого высокомерного офицера, который — Петька по глазам видел! — уже обо всем догадался. А то еще какой-нибудь фортель выкинет. Но Рудольф сидел неподвижно как истукан, глядя куда-то вдаль уставшими глазами, и Петька, почувствовав всю противоестественность своих намерений, тоже сел за стол, решив, при малейшем сопротивлении Рудольфа показать ему, что он, Петька, тоже не лыком шит. Так они сидели втроем и молчали.

   Командир партизанского отряда шел по освобожденной деревне, разыскивая своего связного Ваську. Он до сих пор не знал, как выглядит таинственный Васька, но он знал пароль, который поможет его найти. Товарищ Николай должен был поздороваться: “ Здравствуйте, товарищ!” и услышать в ответ: “ Ну, наконец-то! Здравствуйте, товарищ Николай!” Он уже поздоровался почти с половиной жителей, но отзыва пока не услышал. Радостные, плачущие женщины обнимали его со словами “ Здравствуй, родной!” , “ Здравствуй, сынок” , степенно здоровались старики, но Васьки среди них не было. Мальчишки, в каждом из которых товарищ Николай видел своего связного, высыпали на улицу, называли его дяденькой и задавали всевозможные вопросы. Где-то вдалеке еще шел бой, но товарищ Николай точно знал, что это его мужественные бойцы добивают оставшихся врагов. Растроганный теплым приемом местных жителей и гордый удачно проведенной операцией по захвату штаба, товарищ Николай забыл об осторожности. Он смело входил в дома, повторяя пароль, пока не очутился нос к носу с двумя вражескими офицерами.

   Они молча сидели за столом, два офицера и эта бывшая учительница, и товарищ Николай, слегка оторопев, повторил машинально:

   — Здравствуйте, товарищи!

   На этот раз приветствие прозвучало презрительно и угрожающе.

   Анна поднялась из-за стола и устало, но приветливо, с легким вздохом облегчения, ответила:

   — Ну, наконец-то! Здравствуйте, товарищ Николай!

Он никогда бы не подумал, что изобретательный Васька и есть эта женщина, вслед которой дружно плевала вся деревня. Товарищ Николай собирался, встретив Ваську, крепко и дружески пожать ему руку, но сейчас не мог двинуться с места. Петька тоже встал, подошел к командиру, представился:

   — Майор Кузнецов, Петр Александрович.

   Рудольф слегка вздрогнул, когда услышал настоящее имя и звание Крамера. Впрочем, для Рудольфа это уже не имело никакого значения. Он только мимоходом отметил, что этот человек оказался довольно ловким, сумел провести всех, в том числе и его, Рудольфа. А он всегда считал Крамера очень недалеким.

   Товарищ Николай пожал руку светловолосому пареньку в форме офицера вражеской армии и показал глазами на Рудольфа:

   — А этот... тоже наш?

   — Пойдем, товарищ Николай, покурим! — вместо ответа предложил Петька и вместе с командиром вышел на крыльцо.

   “Она спасла мне жизнь, — думал Рудольф. — Но зачем?”

   Что ждет его в будущем? Даже если представить, что этот лже-Крамер согласится заявить (в чем, правда, сам Рудольф глубоко сомневался), что Рудольф добровольно сотрудничал с ними, то, учитывая тот факт, что с начала войны Рудольф ни с какими разведчиками не сотрудничал, а добросовестно воевал на стороне своих соотечественников, его ждет лагерь для военнопленных. Он увидел чавкающую грязь под ногами, себя посреди бесконечной колонны военнопленных, ощутил боль, которую никогда раньше не испытывал, но почему-то понял, что это болят обмороженные ноги. Это все-таки была жизнь, но он не мог назвать жизнью эту смесь грязи, позора и боли. Рудольф понял, что каким-то удивительным образом заглянул в свое будущее, и ему не хотелось, чтобы оно когда-нибудь наступило. “ Зачем ты меня спасла?” — подумал он. И, словно в ответ на свой невысказанный вопрос услышал ее голос, даже не голос, ее мысли, хотя Анна все еще молчала. Ее глаза излучали спокойный теплый свет, и она мысленно говорила с ним.

   “Ты видел свое будущее. Такой будет твоя жизнь, если ты останешься здесь. Но я хочу взять тебя с собой, к нам, в восьмое измерение” .

   “Какое измерение?” — удивился Рудольф. Он не мог представить себе даже пятое измерение, не то что восьмое. Все это было совершенно неестественно, необъяснимо, но он не чувствовал ни раздражения, ни досады, ни страха и только внимательно слушал то, что она говорила ему:

   “На самом деле я не Анна, не разведчица: это была просто моя роль здесь, у вас, чтобы лучше понять вашу жизнь. Я плохо справилась с этой ролью. Оказывается, это невероятно трудно — поступать вопреки своему разуму, вопреки своему сердцу. У вас сложная жизнь, слишком много условностей. Мне пора уходить, иначе возникнет множество ненужных вопросов.

   Там, в восьмом измерении, нет людей, таких людей, как здесь. Нас нельзя назвать даже существами, мы — сгустки энергии, без телесной оболочки. Мы не видим, не слышим — мы чувствуем. У нас нет слов, поэтому мне трудно объяснить тебе нашу жизнь. Мне приходится переводить наши понятия на язык слов, а это очень непросто. Может быть, мы — это то, что вы называете душами.

   У нас все чувства существуют в абсолютном виде, например, абсолютная любовь. Самое главное — это найти свою любовь. Но если ты ее нашел, то у этой любви не будет никаких преград: у нас не существует разницы в возрасте, различий во внешности, в национальности, в материальном положении, нет социального неравенства. Никто не знает, что такое война. Там мне будет нелегко объяснить, какой это ужас, какое горе — полюбить офицера вражеской армии.

   Когда ты попадешь к нам, то станешь таким же, как мы: ты научишься чувствовать других без взглядов, без слов. Мы с тобой будем вместе. Ничто не будет препятствовать нашей любви” .

   Анна вопросительно смотрела на него. Рудольф вдруг понял, как тяжело ей было здесь, среди людей. Она старательно выучила правила страшной игры под названием жизнь, но принять их не смогла.

   У него промелькнула мысль, что сейчас, найдя его, свою любовь, как она сказала, она могла бы просто забрать его с собой, а не уговаривать его, пытаясь объяснить необъяснимое, но она предоставляет ему право выбора. Рудольф снова увидел чавкающую грязь под ногами...